Кто здесь, неужели, это тот, кто готов слушать?
Через десять лет «Группа Амальгама»
Представляет альбом «Удивительная способность ко сну».

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шею его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в каменный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала болотный туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах неведомых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Был радостный день свободный, как птица,
Летящая вдаль.
Но я уже знал, он не повторится.
Холодным дождем, слезой по щеке
Стекают печаль и память о нем.

Назад не зови, что не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

Дай волю мечтам, храни наши чувства
В несбывшихся снах.
Не думал я сам – какое искусство –
Лишь только вдохнуть чистой любви,
Её не губя, в нежных руках.

Назад не зови, раз не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

И нашу любовь уже не накроет
Унылой привычки тень.
Пусть будет она такою же чистой,
Какою была в тот светлый день,
Какою была в тот светлый день.

Назад не зови, что не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

Мне бы стать холодным камнем,
Омываемым рекой.
Лежать без чувств под шум волны.
Храня внутри себя покой,
Смотреть задумчивые сны.

Тебе бы стать речной водой
И уносить мою печаль.
Не в силах взять меня с собой,
С другими устремляясь вдаль.

Иль стать сорвавшимся листом,
Что лишь на миг ко мне прильнёт.
На миг короткий, а потом
К другим он камням уплывет.

Холод, ты снова чувствуешь холод
Моих желаний, в моих словах.
От встреч усталость
Облегчит нам расставание
Без слёз в глазах.

Ведь нам дано так мало любви,
Что не хватит двоим.
Забудь меня, и ты станешь
Счастливой с другим.

Вздрагивает огонек лампадки,
В полутемной детской тихо, жутко,
В кружевной и розовой кроватке
Притаилась робкая малютка.

Что там? Будто кашель домового?
Там живет он, маленький и лысый...
Горе! Из-за шкафа платяного
Медленно выходит злая крыса.

В красноватом отблеске лампадки,
Поводя колючими усами,
Смотрит, есть ли девочка в кроватке,
Девочка с огромными глазами.

– Мама, мама! – Но у мамы гости,
В кухне хохот няни Василисы,
И горят от радости и злости,
Словно уголёчки, глазки крысы.

Страшно ждать, но встать еще страшнее.
Где он, где он, ангел светлокрылый?
- Милый ангел, приходи скорее,
Защити от крысы и помилуй!

Безнадёжна участь айсберга,
Попавшего в теплое течение.

Грязные воды уносят его,
Питаясь чистотой,
Растворяя в ней свою соль.

Так же и Чистая душа,
Попав в «заботливые руки»
Тает и умирает,
Отравившись «жизненным опытом».

Против любви нет слов.
Какие слова о том,
Что может примирить
Мудреца с дураком?
Скука приходит в дом...

Наша мораль –
Назвать красиво разврат.
И проповедовать его
Тем, чей мир сер и пуст.
Дай им греховных чувств.

Ура пропаганде свободной любви,
Дающей пороку другое название.
Свободой себя назови!
А если не это, то что?
Так - «Ура пропаганде свободной любви!»

Что же душа? О ней забыли давно.
В страну попы везут вино.
Золочёный телец
Блеет души конец.

А где-то там
Живут иные мечты.
От безысходной пустоты
Люди разных богов
Стали искать врагов.

Ура пропаганде свободной любви,
Дающей пороку другое название.
Свободой себя назови!
А если не это, то что?
Так – «Ура пропаганде свободной любви!»

Ждут ли небеса самоубийц?
Скоро сможешь ты узнать.
Чтоб не видеть фальшь
Счастливых лиц,
«Радость жизни» не принять.

А я подожду, пока…

У меня есть Город,
Его название – Разум.
Я его построил,
Сам того не зная.
Улицы и скверы
Блистательных прожектов,
Где мои мечты
Гуляют по проспектам.

Изменения в Городе моём
Превратят дворцы в дома.
Станет ясно –
Нам не быть вдвоём.
И появится тюрьма.

Где грусть о тебе спячу я…

У меня есть Город,
Его название – Разум.
Я его построил,
Сам того не зная,
Улицы и скверы
Блистательных прожектов,
Где мои мечты
Гуляют по проспектам.

В день, когда душа
Умрёт от ран,
В кровь – дурман,
В руке – стакан -
Туманом заполнят мозг.

И разрушат Город
С названием Разум,
Тот, что я построил,
Сам того не зная,
Улицы и скверы
Блистательных прожектов,
Где мои мечты
Гуляли по проспектам.

Не кружат птицы над столицей,
Хоть и ночью в ней светло.
Кому-то сон уютный снится,
Только мне не повезло.

Метро закрыто и трамваи
Захоронены в депо.
Без денег подвезут едва ли.
Месяц свесился серпом.

Спустилась на город безумная ночь
И саваном чёрным висит надо мной.
Гуляет по улицам тот, кто не прочь.
Гуляет, рискуя своей головой.

Наташа ждёт нетерпеливо,
Словно боль её слова.
Она, как белый день, пуглива
И, как ночь, всегда права.

Мне до неё, как до рассвета…
Сквозь простуженный проспект.
Когда окончится всё это,
Лишь следы запомнит снег.

Спустилась на город безумная ночь
И саваном чёрным висит надо мной.
Гуляет по улицам тот, кто не прочь.
Гуляет, рискуя своей головой.

С именем похожим на счастье,
Как волшебница из сна,
Осени ненастье в небо надо мной
Принесла она.

И теперь забыл покой
Мир мой.
И надежда не спасёт.
Словно скорый поезд, прямо под откос
Жизнь мою несёт.

Все мои напасти от Насти,
Но и все мечты о ней.
Карты разной масти – радость и печаль
Выпали судьбе моей.

Как ни грустно, но порой чувства
Могут привести к беде.
Ночь меня укроет от жестоких глаз…
Сам не знаю – где?

Где мои напасти от Насти,
Но, и все мечты о ней.
Карты разной масти – радость и печаль
Выпали судьбе моей.

А когда вернется вновь солнце,
Может, я вернусь назад.
И признаюсь Насте, как люблю её
Синие глаза.

Химия с твоих волос сошла к тебе в голову.
И задела твой мозг, заключаю скорбя.
Сделала его пустым и твердым как олово.
Химия твоих губ отравила тебя.

Опустевшие глаза, замазаны химией.
И могу я предсказать печальный конец.
Сбросит скоро тот, кто был
Тебе ближе и родней,
Кандалы златые обручальных колец.

Химия тебе дала такие возможности,
Что стекает с языков ядом зависть подруг.
Только скоро ты поймёшь
Со всей безнадёжностью,
Как на этом свете не нужна никому.

Сбудется, в конце концов,
Веление пророчества.
И я знаю тот день невдалеке.
Встретит в зеркале пустом
«Рассвет – одиночество»
Химию твоих снов в неподвижной руке.

Когда-то всем приходится отправляться в Путь.
Одни просто не думают об этом, другие собирают
запасы и спутников для встречи с Неизвестным,
а третьи... готовят себя.

Как это всегда не просто, как относительна и
условна истина. И оппонент ведёт себя всё более
угрожающе, и кажется, что правда восторжест-
вует, только если на землю спустится Ангел…
Добра или Зла?

В безжизненную каменистую пустыню по какой-то
прихоти Истории, год за годом приходят люди. Под
принесёнными шатрами, среди бумажных фонарей,
всю ночь идет яркий праздник. На утро здесь снова
пустынно.
С точки зрения Космоса, жизнь на Земле такой же
мимолётный праздник, длящийся лишь мгновение,
среди Бесконечности времени.

Сельская грунтовая дорога в ноябре, я иду
размышляя. О жизни или её отсутствии?
Они ждут каких-то гарантий, уверенности в
Завтра. А я просто чапаю по грязи и мокрому
снегу. Или есть цель? В какой, кстати, обуви?

Как прекрасны и величественны горы издали
расталкивающие облака сверкающими
вершинами. И как уродливы вблизи своими
осколочными выступами, осыпающимися
под ногами тех, кто решился их покорить.

Закончился Великий пост, и изголодавшиеся кре-
стьяне движутся, бряцая ножами, к свинарнику.
В середине звучит тема – «Свинья, ожидающая
своей участи». Интересно, что кем бы ни была
жертва, она всегда кажется утончённей своих
убийц.

Где грань между ними? Если говорить о женщи-
нах, большинству из нас нравится кто-то сред-
ний между «Рубенсовскими тяжеловесами» и
«Блоковскими лямблиями». Вот так, – живём
полумерами…

Облака в осеннем небе
Плача проплывают.
Лета унося веселье,
Грусть нам оставляют.

Нет вам Родины, летите,
Голося, как птицы.
Но с собою не зовите
В край, где заграница.

За измены обещали
Раздавать награды.
Уезжайте, но едва ли
Там вам будут рады.

А над нами чистым станет
Небо голубое.
Здесь и без наград
Мы будем счастливы с тобою.

Обидно, что дали, например, кому-то маленькому
дудку его размера, научили играть, а он обиделся,
что дудка не самая большая и обгадил весь оркестр.

Жутковато чувствуешь себя, приблизившись
вплотную к механизму, который втрое больше
тебя. Кажется, что гигантские шестерни и
рычаги только ждут случая, чтобы затянуть
внутрь. Поэтому, когда его останавливают,
чувствуешь облегчение – всё-таки человек
властвует над техникой. Приближаешься...
И вдруг!.. Машина оживает...

Как всё однообразно в компьютерных играх
для стороннего наблюдателя. Одни и те же
лабиринты…
И только Играющий знает, чем отличается
Уровень Второй от Первого.

Как часто хочется одиночества. Но попав в него,
мы ищем выход в общении всё равно с кем. Чем
проще устроены люди, тем больше они жаждут
общения. Кстати, женщины болтают чаще и дольше...

Один знакомый сказал, что он уже
слышал похожее у Них.
Я ответил, что не ем цитрусовых.

Мы засыпаем, и сон переносит нас в черноту
трюма огромного корабля, плывущего по неве-
домому океану. Волны с той стороны обрушива-
ются неожиданными ударами в борта, будто
пытаясь добраться до нас.
Чего нам больше бояться – волн, неведомого
перевозчика или… места назначения?

Хорошо, что человек не восприимчив к излучению
радио- и телестанций. Если бояться волн, посто-
янно пронизывающих нас, можно сойти с ума.

Был радостный день свободный, как птица,
Летящая вдаль.
Но я уже знал, он не повторится.
Холодным дождем, слезой по щеке
Стекают печаль и память о нем.

Назад не зови, что не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

Дай волю мечтам, храни наши чувства
В несбывшихся снах.
Не думал я сам – какое искусство –
Лишь только вдохнуть чистой любви,
Её не губя, в нежных руках.

Назад не зови, раз не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

И нашу любовь уже не накроет
Унылой привычки тень.
Пусть будет она такою же чистой,
Какою была в тот светлый день,
Какою была в тот светлый день.

Назад не зови, что не сложилось,
Надолго себя не обмануть.
Нет больше любви, а все, что было,
Уже не забыть и не вернуть.

О, медицина, наши надежды лишь на тебя.
Друг параноик взял в руку ножик и смотрит вокруг.
Выбрал кого-то, и вот он выходит уже из себя.
И направляется в сторону жертвы, словно хирург.

Белые стены, на окнах решётки, пижама до пят.
Врач утверждает, что ты психопат, сексуальный маньяк.
Только он сам половой извращенец, как говорят.
И по утрам себе делает клизму и глушит коньяк.

Ты притворился вчера нижним женским бельём
И попытался залезть к медсестре под халат.
И санитары тебя за это били об стол головой.
А сами ждут целый день в коридоре вдвоём
И, лишь завидев её, сразу лезут рукой
К местам, которые ты прикрыть геройски
                                            пытался собой… О-ё-ёй , о-ё-ёй.

Шизофрения берёт под знамёна всё больше людей.
Психи давно уже вышли за рамки грани искусств.
Рядом больные от академиков до слесарей.
Койки соседние стонут под весом избыточных чувств.

Составлен план, и, конечно, помогут соседи-друзья.
Ты поделиться готов с тем, кого то же чувство зовёт.
Сказано верно: без женщин, и вправду, станешь маньяк.
Она одна, санитары уходят, так что – вперёд!

Ты притворился опять нижним женским бельём
И попытался залезть к медсестре под халат.
И санитары тебя за это били об стол головой.
А сами ждут целый день в коридоре вдвоём
И, лишь завидев её, сразу лезут рукой
К местам, которые ты прикрыть геройски
                                            пытался собой… О-ё-ёй , о-ё-ёй.

Бьётся истерика в крике квартирном и на площадях,
Блеском ножей проявляет себя шовинистский дурман.
Тихие психи становятся буйными в очередях.
Но мы привыкли, наш образ жизни сводит с ума.

Ты притворился опять нижним женским бельём
И попытался залезть к медсестре под халат.
И санитары тебя за это били об стол головой.
А сами ждут целый день в коридоре вдвоём
И, лишь завидев её, сразу лезут рукой
К местам, которые ты прикрыть геройски
                                            пытался собой… О-ё-ёй , о-ё-ёй.

Против семьи нет слов.
Какие слова о том,
Что может примирить
Мудреца с дураком?
Скука приходит в дом...

Наша мораль –
Назвать красиво разврат.
И проповедовать его
Тем, чей мир сер и пуст.
Дай им греховных чувств.

Ура пропаганде советской семьи,
Дающей пороку другое название.
Свободой себя назови!
А если не это, то что?
Так – «Ура пропаганде свободной любви!»

Что же душа? О ней забыли давно.
В страну попы везут вино.
Золочёный телец
Блеет души конец.

А где-то там
Живут иные мечты.
От безысходной пустоты
Люди разных богов
Стали искать врагов.

Ура пропаганде советской семьи,
Дающей пороку другое название.
Свободой себя назови!
А если не это, то что?
Так – «Ура пропаганде советской семьи!»

Ковер, висящий на стене, вновь источает пыль.
Он накопил её всего лишь за три дня.
Пустил в окно угарный газ чей-то автомобиль,
Какого никогда не будет у меня.

Я за науку не готов платить такой ценой.
Я отупел уже давно от макарон.
И если жил бы так не я, а кто-нибудь другой,
Он бы давно перешагнул через балкон.

Конкурс красоты виляет задом не для нас,
Не для нас и ресторан Пекин.
От нехватки денег вместо пива пьём мы квас,
Вместо масла мажем маргарин.

Больной желудок от борьбы за знания устал.
И голова от напряжения болит.
Я на красивых женщин глаз давно не поднимал.
Ведь лишь презренье будит в них мой нищий вид.

Ты инженер в СССР, это почти кошмар.
Это когда копейки все наперечёт.
И даже если на прилавки выкинут товар,
Его цены моя зарплата не возьмёт.

Ждут аукционы наслаждений только тех,
Кто уже успел наворовать.
И теперь диктует идеал уже для всех –
Всех, кто начинает голодать.

Только очень скоро будет нечего терять,
Надоест на пир чужой смотреть.
И не будет разницы, какой ценою брать, –
Так и так, придётся умереть.

Химия с твоих волос сошла к тебе в голову.
И задела твой мозг, заключаю скорбя.
Сделала его пустым и твердым как олово.
Химия твоих губ отравила тебя.

Опустевшие глаза, замазаны химией.
И могу я предсказать печальный конец.
Ты задушишь всех, кто был
Тебе ближе и родней,
Стягивая цепи обручальных колец.

Химия тебе дала такие возможности,
Что стекает с языков ядом зависть подруг.
Только скоро ты поймёшь
Со всей безнадёжностью,
Как на этом свете не нужна никому.

Сбудется, в конце концов,
Веление пророчества.
И я знаю тот день невдалеке.
Встретит в зеркале пустом
«Рассвет – одиночество»
Химию твоих снов в неподвижной руке.

Свиданья в часы наползающей тьмы
Сокрыты под тусклым огнём фонарей.
Во тьме всех приличий они лишены,
И соединяют случайных людей.

Наверно, со скуки стремится душа
Напиться их ядом и в грязь их войти.
А впрочем, и эта судьба хороша,
Если не видишь иного пути.

Пока не настала ночь со сном, увлечённым тишиной,
Ты будешь искать любовь в моих словах.
Но в них нету ничего, и встретишь её ты не со мной.
И вряд ли, какой она была в мечтах.

Прости откровения пьяных бесед,
Что жизнь безнадёжна и глупо пуста.
Они много чище, чем радужный бред
О том, что спасёт этот мир красота.

Они рождены откровением сна,
Подавленным явью обыденных дней.
И больше их не занимает весна.
А лучше забудь это всё поскорей.

Пока не настала ночь со сном, увлечённым тишиной,
Ты будешь искать любовь в моих словах.
Но в них нету ничего, и встретишь её ты не со мной.
И вряд ли, какой она была в мечтах.

Ты любишь часто смотреть в окно,
Ты развлекаешься на нас не похоже.
В Москве построили Дворец молодёжи.

Архитектура наша… архитектура наша…

Окно открыто, но тебя в нём нет.
На тротуаре твой трафарет.
Кому достанется Дворец молодёжи?

Боюсь, что нашей
Архитектуре… нашей архитектуре…

Тебе сказали: «Любой путь возможен!»
Но если будешь, каким им нужен.
Страна – такой же дворец молодёжи,
И так же дверь не открыть снаружи.

Архитектура наша… архитектура наша…

Макакам я прощаю –
Ни водки, ни вина
Они ещё не знают,
И в том не их вина.

И скачут по деревьям
За самками – козлы.
Бывает, тащат в семьи,
А в основном – в углы.

Быть может, это странно,
Но и среди людей
Есть тоже обезьяны,
Каким всего милей

Те женские соблазны,
Что могут ублажить.
И в этом весь их праздник.
К чему такая жизнь?

Пусть мы такие похабники,
Что в ваших желудках колики.
Есть мужики – бабники,
А мы – мужики-алкоголики.

Да брось её Серёжа.
Что ты на ней повис?
Смотри, какая рожа,
Что аж портвейн прокис.

Ведь с ней, такою трезвой
Два слова не связать.
Но даже бесполезно
Ей выпить предлагать.

Пусть мы такие похабники,
Что в ваших желудках колики.
Есть мужики – бабники,
А мы – мужики-алкоголики.

Его душа – потёмки,
Он гомосексуалист.
Он каждый пятый из сотни,
Поэтому где-то рядом.
Он обожает танго и обожает твист,
Когда вертят задом, когда вертят задом.

Она не иностранка с болезнью модной СПИД.
Не инженер, не врач и даже не крестьянка.
Её «фанерный» бюст о многом говорит –
Она лесбиянка, она лесбиянка.

Они животных любят больше, чем людей.
Но не берут их в свой кружок натуралисты.
А им не нужно это, их и так зовут –
Зоофилисты, зоофилисты.

На сексуальной почве множество проблем.
А с ними борются одни лишь проститутки.
За это памятник им надо!.. А затем?..
Но, это – шутки, это – шутки!